Однако оказалось, что рукоплескать население, ничего не знавшее об инициативе мэра, мягко говоря, не собиралось. Уже через тридцать верст после границы танковая колонна оказались обстрелянными из противотанковых гранатометов местными жителями, не ставшими разбираться, кто и откуда громыхает по их дорогам. Возможно, в более спокойной обстановке кумеры, благосклонно относившиеся к Катонии, с радостью приняли бы «спасителей». Но сейчас в результате действий засады два танка остались гореть на шоссе, а открытый по лесу ураганный огонь стоил жизни восьми местным жителям. Кроме того, несколько снарядов из танковых пушек долетели до селения, в котором жили гранатометчики, и хотя там никто не погиб, горную долину молнией облетела очередная новость: армия Катонии вторглась в Сэтату и убивает тех, кто ей сопротивляется. Когда новость дошла до мэра Басуэ, он в ярости сломал нос ни в чем не повинному секретарю и отправил в Катонию не менее истеричное заявление с требованием немедленно вывести войска. Однако было уже поздно — в результате стремительного марш-броска танки вошли в Басуэ.
До самого города дивизия сопротивления не встречала. Однако когда передние машины начали втягиваться в город, по ним без предупреждения открыли огонь гранатометчики, засевшие на крышах домов. Первые восемь танков мгновенно оказались выведенными из строя, а у переднего взрывом боекомплекта сорвало башню и уничтожило весь экипаж. Поскольку такой прием стал для танкистов, вежливо выражаясь, неожиданностью, именно взорвавшаяся машина принадлежала командиру бригады, в соответствии с уставом возглавлявшему колонну на марше. Колонна встала на месте, и пока командиры рот в панике пытались понять, что им делать, гранатометчики методично, словно в тире, подбили еще пятнадцать машин, в совокупности уничтожив четверть бронетехники, пересекшей границу. В конце концов заместителю командира первой бригады и командиру второй бригады удалось отдать приказ по колонне немедленно развернуться и отступить, что танкисты и сделали. Однако, отступая, они поливали крыши домов из зенитных пулеметов в надежде подавить огонь противника, что привело к многочисленным жертвам среди жителей этих домов, в любопытстве приникших к окнам.
Чтобы окончательно усугубить сумятицу, именно теперь над городом на бреющем полете прошли три штурмовика ВВС Горагии, направленные для того, чтобы оценить численность вторгнувшихся сил, и разъяренные танкисты сосредоточили пулеметный огонь и на них. Самолеты шли довольно высоко, так что зацепить удалось лишь один, зато повреждения оказались фатальными. Пилот успел катапультироваться, а самолет врезался в землю и взорвался в пятнадцати верстах от городской границы. Уцелевшие штурмовики, сделав широкий разворот, ушли обратно на базу, по пути оповещая диспетчеров о том, что попали под обстрел противника. Танки и БТР отошли от города на тридцать верст, после чего, подчиняясь приказу из штаба, в наступившей темноте сошли с шоссе и заняли круговую оборону. Всю ночь по ним стреляли из ружей откуда-то из темноты, а поскольку штаб категорически запретил отстреливаться, ответный огонь танкисты и пехота не открывали, до рассвета проторчав в своих машинах.
Тем же вечером послу Катонии в Зерапоне была передана официальная нота, обвиняющая Катонию в неспровоцированном вторжении на территорию Горагии. В ноте содержался ультиматум, требующий немедленного вывода катонийских войск из Сэтаты под угрозой официального объявления войны. Той же ночью армию Горагии подняли по тревоге, хотя военное положение в стране пока не объявляли. Мотострелковые дивизии выдвинулись к перевалам на границе Сэтаты, готовые в любой момент войти и вмешаться в происходящее. Правительство и президент Горагии совещались всю ночь и наутро соответствующий приказ все же был отдан. Три дивизии походными колоннами прошли по горным перевалам и спустились в долину — только для того, чтобы оказаться под перекрестным огнем сражающихся кумеров и кассаров, окончательно переставших разбираться в том, кто и зачем пытается появиться на их территории. Сходу потеряв до десяти процентов личного состава убитыми и ранеными, вскоре армейские части оказались вынуждены прервать продвижение и уйти в глухую оборону, занимая любые мало-мальски подходящие для того позиции. Разумеется, если бы речь шла о полноценной общевойсковой операции, разъяренное, но неорганизованное местное ополчение не сумело бы им противостоять. Но командиры, получившие категорический приказ провести операцию с минимальными жертвами, оказались морально не готовыми утюжить артиллерийским огнем поселки и деревни, а потому просто не понимали, что им делать. На все запросы оставшиеся за пределами Сэтаты штабы, практически не владеющие оперативной информацией, отвечали одно: на провокации не поддаваться, ответный огонь не открывать.
Ни у той, ни у другой стороны не осталось ни малейшей возможности скрыть свой позор. Уже несколько дней Басуэ наводняли журналисты, слетевшиеся со всего мира на запах жареного. И теперь они с восторгом передавали по спутниковым каналам прямые трансляции боев и стычек, виды горящих селений и подбитой техники — и катонийской, и горагийской, ужасные зрелища трупов, местами лежащих буквально грудами, картинки заполонивших Басуэ толп беженцев… Весь мир, затаив дыхание, припал к экранам телевизоров и сетевых терминалов, временно забыв про остальные проблемы. МИДы Катонии и Горагии вступили в яростную перепалку, обвиняя друг друга в происходящем и гибели мирных жителей. Не остались в стороне и Граш с Четырьмя Княжествами, в соответствии со своими давними предпочтениями поддержавшими Катонию и Горагию соответственно. До прямых стычек отрядов регулярных войск, к счастью, не дошло — катонийские войска окопались на юге, а горагийские — на северо-западе долины. В противном случае открытая война между Горагией и Катонией оказалась бы неизбежна.